 В отличие от греков, у римлян не было эпической поэзии, способной передавать традиционные сказания: поэтому реконструкция римской системы образования в архаическую эпоху является очень сложной задачей. Судя по всему, семьям была поручена передача основных навыков, таких как чтение, письмо, счет: о государственных школах мы не слышали до III века до нашей эры. Контакт с греками имел основополагающее значение для развития римского образования, что привело к созданию двуязычного образованного класса, к прибытию книг и образованию библиотек, а грамматисты и риторы становятся обычным элементом панорамы Рима. Также следует отметить постепенную кристаллизацию образовательной системы вокруг так называемых гуманитарных наук, которые в конечном итоге включают, наряду с грамматикой и риторикой, философию, арифметику, геометрию, музыку и астрономию.
РЕКОНСТРУИРОВАННЫЕ ИСТОКИ: ПАТРИАРХАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ
Реконструкция древней истории является особенно сложной задачей для таких культур, как греческая и римская, которые относительно поздно начали фиксировать основные события в письменной форме и вести упорядоченные списки магистратов, которые служили основой для хронологии. Если в греческом мире передача даже исторических знаний в основном доверялась эпической поэзии, то в римском мире ситуация выглядит еще более сложной. Когда Фукидид пытается реконструировать человеческие события, начиная с древнейших общин, чтобы сравнить их с Пелопоннесской войной, которую он переживал и пересказывал, он сравнивает себя прежде всего с «Илиадой», из которой черпает данные для анализа того, что считалось величайшим до Персидских войн.
У римлян, с другой стороны, нет эпической поэзии, которая передавала бы с самых древних времен (первые эпические поэмы в истории Рима — поэмы Невия и Энния) традиционные сказки и предания о carmina convivalia, значение которого, возможно, было переоценено самими римлянами, а затем критикой девятнадцатого века, которая стремилась восстановить национальную и популярную основу для латинской поэзии. По этим причинам история архаического Рима, начиная с «Римской истории» Бартольда Георга Нибура (1812 г.), была привилегированной испытательной площадкой для тех, кто ищет метод выделения ядер исторической истины в рамках поздних и явно творческих традиций.
История римского образования страдает от тех же проблем, что и история Рима: уже в последние два столетия республики было изобретено в высшей степени идеализированное прошлое, которому можно приписать тот mos maiorum, к которому стремились как к недостижимой цели и которым махали как лозунг политической пропаганды. И, в отсутствие чего-либо еще, современные историки образования в основном остановились на представлении здоровой крестьянской цивилизации, которая воспитывает своих детей в простых добродетелях человека, который должен обрабатывать поля и защищать город с помощью оружия. Из голографического видения такого рода возникает формула фашистской пропаганды: «Плуг прокладывает борозду, но меч защищает ее». Ясно, что таким образом мы попадаем в ловушку веры в представление, созданное позднейшей римской культурой и которое силой проникло в наше воображение.
Если анахронично думать, что Ромул и Рем ходили в школу в Габиях, как все дети из хороших семей (Плутарх, Жизнь Ромула, 6), то фигуры строгих отцов семьи и сильных и мудрых матерей, населяющих историю архаического Рима как торжественные персонажи неоклассических картин. В методическом отношении можно пойти только двумя путями: с одной стороны, антропологическое сравнение с обществами, сравнимыми с архаичным римским, с другой — изучение, к сожалению, немногочисленных архаических надписей, способных дать нам информацию о том, кто умеет писать и читать, а также выполнять функции письма.
Антропологическое сравнение приводит нас к выводу, что во многих традиционных обществах образование организовано по возрастным классам в соответствии с инициативной моделью, согласно которой дети обычно поручаются взрослым членам сообщества и подвергаются серии тестов в контексте организованного цикла, отмеченного фестивалями и ритуалами. Если римская традиция в значительной степени стерла следы возможных ритуальных посвящений, отдав предпочтение образованию, передаваемому родителями, это не означает, что на древней стадии их не существовало. Признаком существования цикла посвящения являются, прежде всего, праздники, которые предположительно отмечают завершение этапов пути молодых людей. Сочетание литературных и археологических источников позволило добиться значительного прогресса, определив период года, соответствующий марту месяца, в котором происходят фестивали, связанные с мужскими и женскими посвящениями: Матроналия, фестиваль Анны Перенны, Либералия, Квинкватр. Этот период заканчивается в Тубилустриуме 23 марта с отправлением армии на войну (Марио Торелли). Если соединить эти данные с известиями о войнах с соседними народами, которые сообщаются каждый год и которые, на мой взгляд, можно интерпретировать, по крайней мере для самых древних периодов, как священные войны или как традиционные конфликты между соседними общинами, направленные на испытывая молодых людей, достигших конца цикла посвящения, получается картина, отчасти сравнимая с картиной высокого греческого архаизма, где подобные явления засвидетельствованы, например, в войнах между Аргосом и Спартой за Тиреаду, и между Халкидой и Эретрией для Лелантонского педиона (Анджело Брелих).
Таким образом, мы не хотим предложить жесткую и обоснованную схему для всех индоевропейских народов (как это делает, например, Дюмезиль в отношении брачных обычаев), а, скорее, хотим выделить некоторые общие черты, которые могли возникнуть в далеком прошлом и которые дали разные результаты в разных областях. В частности, следует отметить два аспекта, иногда связанных друг с другом в источниках: брак путем похищения, который часто совершается во время торжеств в пограничных святилищах или распределяется между несколькими общинами (хорошим примером может быть похищение сабинянок); священные войны, которые не приводят к территориальным завоеваниям и которые часто ведутся по четким правилам (ограничение оружия, дуэли и т.д.) и определенными методами (маскировка, засады и т.д.). Отсутствие однородности картины зависит как от деформаций, которым подверглись традиции, поскольку сакральный и традиционный характер войн больше не понимается, так и от эволюции, которую священные войны претерпели в различных формах в различных областях.
В этом контексте роль семьи оказывается частично сниженной и связанной прежде всего с нравственным воспитанием и освоением основных навыков: чтения, письма, счета. Их может научить наставник Domesticus Praeceptor использовать слова Квинтилиана (1, 2, 4) в соответствии с их употреблением, которое продолжалось в аристократической среде даже в имперскую эпоху.
Правописание в Древнем Риме
Самые старые латинские надписи датируются VII веком до нашей эры, примерно на столетие позже, чем первые свидетельства использования греческого алфавита. Это первое наблюдение уже заставляет нас подозревать традиционный образ неграмотного Рима, населенного грубыми воинами, в отличие от культурных и коррумпированных греческих городов. Даже очевидно, что различия есть, но не следует упускать из виду постоянный контакт римлян с такими культурными цивилизациями, как этруски и греческие колонии южной Италии.
Латинский алфавит произошел от алфавита, использовавшегося в греческой колонии Кума, которая также находилась под влиянием этрусской письменности. Эпиграфическая документация, особенно для первых веков, чрезвычайно скудна, и из этого был сделан вывод, на наш взгляд, неверный, что письменность предназначена для немногих и, в более общем смысле, что грамотность является очень ограниченным явлением (Уильям V Харрис). Конечно, о Риме первых веков мы не можем говорить о массовой грамотности, но различные функции, для которых использовалось письмо, позволяют предположить, что оно охватывало разные социальные классы. Между VII и V веками до нашей эры использование письма, по-видимому, связано с мастерством (имя мастера или владельца ваз и т.д.), с религиозной жизнью (кармина, списки жрецов, оракулы), с судебной практикой (законы, начиная с из XII таблиц, середина V в. до н.э.).
Достоверных свидетельств о существовании школ ранее третьего века до н.э., желание представить Рим пятого века как город, не слишком отличающийся от современных греческих городов. Плутарх называет нам имя первого человека, который преподавал платно и открыл школу. Это некий Спурио Карвилио, «вольноотпущенник того Карвилио, который первый отрекся от своей жены». Мы находимся примерно в середине III века до нашей эры, точнее в дате недалеко от 234 года, года развода Карвилио. Помимо этого имени, интересной может быть возможная связь между образованным вольноотпущенником и первым случаем отказа, который, безусловно, потребует необычных юридических навыков. С другой стороны, публикация эдилом Гнеем Флавием в 304 г. до н.э. ius Civili предполагает не только стремление вывести источник правовых знаний из-под исключительного контроля жреческой касты, как говорит Ливий (9, 46, 5), но и существование части населения, способной читать текст законов, и некоторых экспертов, способных их интерпретировать.
КОНТАКТ С ГРЕКАМИ
В позднереспубликанскую эпоху в оценке отношений между Римом и греческим миром сосуществовали две тенденции: с одной стороны, была попытка подчеркнуть римскую самобытность и различия по сравнению с греческими; с другой стороны, Рим представлен как греческий или преждевременно греческий город. Если эта последняя идея была предложена прежде всего греками, такими как ритор Дионисий Галикарнасский, прибывший в Рим около 30 г. до н.э., то раннее греческое влияние присутствует и у латинских авторов. Вот как Цицерон в «De re publica» (2, 19) представляет фигуру Тарквиния Приска, сына коринфянина Демарата: «И здесь впервые, под влиянием чужой цивилизации, наш город культурно утончился. На самом деле из Греции тек не маленький ручей, а весьма обильная река искусств и наук» (пер. Анна Реста Барриле).
Помимо хронологических несоответствий, традиция о царе греческого происхождения уравновешивает этрусское влияние и становится архетипом внедрения греческой культуры в последующие столетия. Не исключено, что уже между VII и VI веками до нашей эры существовало греческое влияние на изобразительное искусство; очевидно, гораздо труднее представить подобное явление в греческой поэзии. Уже в IV веке римляне расширили сферу своей торговой власти, о чем свидетельствует договор с Карфагеном в 348 г. до н.э. Но уже в начале III века римляне начали расширяться за счет греческих колоний южных Италия. Капитуляция Таранто в 272 г. до н.э. привела в Рим, среди прочих, Ливия Андроника, который перевел «Одиссею» на латынь, положив тем самым начало латинской литературе. Начало De grammaticis Светония описывает традиционную картину города солдат (rudi scilicet ac bellicosa etiam tum civitate), в которой грамматику вводят персонажи, которые были поэтами и полугреками, Ливием Андроником и Эннием, которые преподают utraque lingua, то есть, как на греческом, так и на латыни, объясняют произведения греков и комментируют прочтение их собственных сочинений.
Наряду с эпической поэзией в Риме утвердилась театральная литература греческого происхождения: Ливий Андроник писал трагедии по греческим образцам V в. Некоторые из сохранившихся названий относятся к троянскому циклу (Ахиллес, Эгисф, Аякс мастигофор, Эквос Троианос, Гермиона), но нет недостатка и в трагедиях, затрагивающих другие мифические события: Андромеда, Даная, Терей. Чтобы понять эти тексты, публика должна иметь хотя бы общие знания о греческих мифах, а для того, чтобы понять смысл паллиатов (комедий с греческим сюжетом), она должна быть знакома с греческими обычаями. Частота греческихизмов в комедиях Плавта позволяет предположить, что зрители понимают их без труда. Между III и II веками присутствие греков в Риме увеличилось, а вместе с ним и присутствие греческих произведений искусства и книг. Плавт в « Куркулионе» (288 и сл.) так описывает греческих мастеров, циркулировавших по улицам Рима: «Тогда эти греки, которые ходят с покрытыми головами, которые идут вперед, нагруженные книгами и корзинами, останавливаются, заводят разговоры друг с другом, как беглые рабы, они появляются перед вами, они являются препятствием, они продолжают выносить приговоры...». Эти мастера приносят с собой инструменты своей работы, книги и в то же время знакомятся со своими потенциальными клиентами и демонстрируют свою культуру.
Опять же, по словам Светония, первым, кто ввел в Рим изучение грамматики, был Кратес Маллонский, который, прибыв в Рим в качестве посла из Пергамского царства, вероятно, в 168 г. до н. э., упал в канализационное отверстие и сломал ногу. Кратес проводит свое выздоровление, читая лекции (Светоний употребляет греческое слово акроазис) и лекции. Его примеру последовали римские учёные, которые стали читать и объяснять произведения первых поэтов Рима: Невия, Энния, Луцилия. Светонские известия (2, 4) о разделении на семь книг Невия Bellum Punicum Гая Октавия Лампадиона приводят нас к мысли, что этим произведениям также было уделено редакционное и филологическое внимание, и к такому же выводу приводит ссылка diligentius retractarent (2, 3), что указывает на одну из основных задач грамматика: исправление текста. Мы не знаем, использовали ли эти ранние римские грамматики те же методы, что и их греческие современники, но энтузиазм, вызванный Кратесом из Маллоса, по крайней мере, позволяет предположить это. Год прибытия Кратеса в Рим является также годом победы при Пидне. По словам Плутарха, Эмилий Паулюс не грабит дворец побежденного царя Персея, а просто позволяет своим детям выбрать несколько книг из его библиотеки. Из этих разрозненных сведений вырисовывается быстро развивающаяся картина, характеризующаяся все более значительным проникновением греческой культуры, особенно среди аристократии.
По мере расширения контактов с греческими мастерами римляне стали также иметь дело с греческими учебными заведениями и педагогическими теориями философов. Следы этого сравнения можно найти во фрагментарном отрывке из « О республике » Цицерона (4, 3), в котором сообщается мнение Полибия, осуждающее пренебрежение римскими учреждениями с точки зрения образования. Напротив, римляне древности предпочли бы, чтобы не было общественного образования, равного для всех и установленного законом. В действительности римляне имели в виду не только конкретные греческие учебные заведения, но и теории философов, в частности Платона и Аристотеля. Также из этого отрывка Цицерона вытекает попытка выявить римскую особенность с точки зрения образования и отличить греческую ситуацию от ситуации в архаическом Риме.
Контакт с греческими мастерами быстро породил двуязычный образованный класс, в котором были люди, способные писать по-гречески: вспомните таких историков, как Фабио Питторе и Чинчио Алименто. Но это также провоцирует реакцию и меры регулирования, направленные на предотвращение проникновения потенциально опасных философий в Рим. Фактически большинство указов об исключении касаются философов как эпикурейской веры, так и приверженцев других философских школ, но в любом случае обладателей диалектических способностей, которые могут привести к гносеологическому и этическому релятивизму. В 173 г. до н.э. были изгнаны два эпикурейских философа, Алкио и Филиск; в 161 г. изгнание из Рима коснулось греческих философов и риторов вообще; в 155 г. по просьбе Катона были устранены Карнеад Киренский, философ Академии, Критолай Фазелисский, странствующий, и Диоген Вавилонский, стоик. В частности, Карнеад демонстрирует свое умение говорить in utramque partem, то есть сначала в пользу одного тезиса, затем противоположного, затрагивая темы, к которым римляне очень чувствительны, например, соотношение господства над другими народами и справедливости. (см. Цицерон, Отв., 3, 12).
Сторонником политики, которую сегодня можно было бы назвать отвержением, является Катон Цензор, даже если на донесенный до нас источниками образ яростного противника греческой культуры во многом повлияла его коммуникативная стратегия и созданный им самим стереотип. Когда Катон, обращаясь к своему сыну Марку, заявляет: «В свое время я расскажу тебе об этих греках, Марк, сын мой, какие переживания я имел в Афинах и что правильно внимательно рассматривать их литературу, а не вникать в нее» (Плиний, Nat. hist., 29, 1, 14), нельзя не сделать по крайней мере два наблюдения. Во-первых, древние известия, согласно которым он поздно выучил греческий язык, вероятно, входят в его биографическую легенду. Второе связано с позицией Катона по отношению к греческой культуре, которая заключается не в полной закрытости, а скорее в критическом внимании, чтобы избежать целостного подчинения, которое Катон считает опасным («не вникай в нее»). Что касается греческой литературы, Катон практикует aemulatio, пытаясь основать римскую традицию в малораспространенных литературных жанрах. Он написал важный историографический труд на латыни « Происхождение » с идеологическим подходом, который значительно отличал его от греческих моделей. Он хороший оратор, и включение его речей в «Происхождение » также свидетельствует о приверженности, в широком смысле, дидактической природе, и он пишет дидактические произведения (Praecepta ad filium) и технические работы (De agriculturalura). Литературный проект Катона, очевидно, состоит в создании произведений на латинском языке, которые могли бы заменить греческие: по этой причине он резко нападает на грекоязычного летописца Авла Постумия Альбина, который в предисловии извинился перед читателями за свои греческие не идеальный. Работы Катона лучше понять с образовательной точки зрения, что также можно увидеть в произведениях, которые не являются явно педагогическими. Его полиграфию можно сравнить с полиграфией другого автора, ставящего образование в центр своих интересов: Ксенофонта, в корпусе которого уживаются исторические труды, технические трактаты, восхваления образцовых персонажей, сократические диалоги.
Важной главой во взаимоотношениях греческой и римской культур является отношение к вражеским книгам и библиотекам. Вышеупомянутый эпизод с Луцием Эмилием Павлом, который опирается на библиотеку побежденного Персея, символизирует тот translatio imperii, который заставляет римлян заменить наследников Александра Великого; это также переводная библиотека. Завладение книгами побежденного врага действительно является признаком интереса к греческой литературе и признания ее важности, но оно также имеет большое символическое значение, поскольку Рим должен стать новой культурной столицей Средиземноморья. Почти весь первый век до нашей эры в Риме не было публичных библиотек, а были только частные коллекции: лучше всего мы знаем из писем библиотеку Цицерона. Цезарь поручает Варрону задачу создания первой публичной библиотеки, но проект не завершается. Первая публичная библиотека была создана Азинио Поллионе в Атриуме Либертатис. При Августе еще один был создан при храме Аполлона на Палатине, недалеко от резиденции самого Августа. Эта библиотека является частью четкой культурной политики, направленной на контроль литературного производства посредством выбора моделей. В Риме то, что в эллинистических королевствах было придворными библиотеками, доступными для государей и немногих ученых, стало публичными библиотеками. Традиционная структура римских библиотек включает в себя две отдельные области: одну для греческих книг и одну для латинских книг, и, таким образом, показывает сосуществование двух языков и двух культур в империи.
Римляне осознают свой долг перед греческой культурой, но их отношение со временем меняется: сначала переводчики и интерпретаторы произведений греческой литературы, затем последователи и подражатели. Подражание постепенно заменяется открытым соревнованием, и если Гораций утверждает, что «побежденная Греция, в свою очередь, победила римского победителя» (Graecia captaferum victorem cepit, Послания 2, 1, 156), Квинтилиан в конце первого века нашей эры, может установить баланс между двумя литературами и продемонстрировать, что во многих литературных жанрах у римлян есть авторы, способные соперничать с греками. Сравнивая Гомера и Вергилия (10, 1, 85 с.), Квинтилиан подчеркивает природные дарования греческого поэта, но и усиливает высшую формальную заботливость латыни: «И, клянусь Геркулесом, если перед греком мы должны вступить Если же принять во внимание его божественную и бессмертную природу, то в равной степени верно и то, что в Вергилии больше заботы и усердия именно потому, что ему приходилось больше трудиться: отсюда следует, что, сколько мы теряем в сравнении возвышенности, столько и приобретаем многое в плане единообразного совершенства» (трад. Р. Фаранда и П. Пеккюра).
Вергилий — это переработанный в свете эллинистической поэтики Гомер, превосходящий в мере и труде limae, и если Гомер достигает высот возвышенного (eminentibus), то Вергилий превосходит его отсутствием слабостей и провалов в стиле, которые результат упорной работы над текстом. Даже в области элегии открыто сравнение с греками (10, 1, 93), тогда как в вымерших ныне жанрах, как ямб и лирика, наблюдается преобладание греков (10, 1, 96). Если в трагедии Квинтилиан отождествляет отдельные произведения, имеющие большую ценность, причем « Фиест » Вариуса заслуживает сравнения с произведениями греческих трагиков (10, 1, 98), то в комедии проявляется греческое превосходство (10, 1, 99 с.). Жанры прозы представляют собой благоприятную почву для римлян: не философия (10, 1, 123), а историография (10, 1, 101 «В историографии, однако, мы не уступаем грекам», пер. Р. Фаранда и П. Пеккюра) и ораторскому искусству (10, 1, 105 «Ораторы, однако, способны более других приравнять латинское красноречие к греческому: ведь я легко мог бы противопоставить Цицерону любому из них», пер. Р. Фаранды и П. Пеккюра). В частности, выделяется способность Цицерона брать лучшие характеристики из греческих моделей (10, 1, 108). Его техника подражания моделям не отличается от техники Демосфена, который, по мнению Дионисия Галикарнасского (Демосфен 8), делал то же самое, заслуживая сравнения с мифическим Протеем.
Квинтилиан помещает канон выдающихся греческих авторов различных жанров, полученный с изменениями из предыдущих подборок, рядом с каноном латинских авторов. Между двумя канонами, греческим и латинским, есть фундаментальное различие: греческая литература останавливается, за немногими исключениями (некоторые поэты раннего эллинизма, пара историков) на архаической и классической эпохе. Латинская литература, однако, существует до наших дней, и Квинтилиан упоминает современных ценных авторов, имена которых не указаны (10, 1, 94; 10, 1, 104; 10, 1, 122). В качестве образцов для начинающих ораторов Квинтилиан предлагает поэтому наряду с греками латинских авторов, даже недавних, свидетельствовать о том, как греческая литература нашла достойное продолжение и перспективы развития в латинской литературе. Если греки могли похвастаться своими euretái («первооткрывателями») почти во всех литературных жанрах, то римляне могли утверждать, что довели одни до совершенства и оживили другие, приспособив их к новой реальности мировой империи. И особенно знаменательно, что латинские авторы утвердились именно в важнейших для подготовки оратора жанрах: эпосе, основе учения грамматика, историографии и ораторском искусстве.
ГРЕЧЕСКИЕ И ЛАТИНСКИЕ ГРАММАТИКИ И РИТОРЫ
С приходом греческих грамматиков и риторов в Рим, во II веке до нашей эры, начала утверждаться организация преподавания в греческом стиле, которая предусматривала, после обучения чтению, письму и счету, первый этап, возложенный на грамматику, и второй после ритора. Этот греческий термин относится к мастеру риторики, тогда как латинский термин «оратор» по-прежнему обозначает человека, практикующего красноречие в гражданской жизни. Для молодых римлян курс обучения более длительный и сложный, чем для их греческих сверстников: фактически им приходится посещать как римских, так и греческих учителей, и существует традиция путешествовать в Грецию, чтобы послушать уроки самых успешных риторов и философов.
Как это произошло в греческом мире, не существует четких границ между навыками учителей, работающих на различных уровнях образования, и нет даже однозначных терминов для обозначения различных категорий учителей. Светоний (De grammaticis, 4, 1-5) свидетельствует, что греческое наименование грамматиков преобладает над наименованием литераторов и сообщает мнение Корнелия Непота, согласно которому термин literati в широком смысле обозначает людей, способных говорить или писать остро scienterque, в то время как в собственном смысле оно относилось к поэтарум интерпретатам, тем, кого греки называли грамматиками. Затем он отмечает, что другим термином, обозначающим грамматистов, был «litteratores», который, по мнению других, обозначал учителя более низкого уровня, чем «грамматик»: «литератор», следовательно, соответствовал бы греческому grammatistés, своего рода учителю начальной школы. Следует отметить, что риторика – дисциплина, уже определившая свое содержание и дидактические методы уже в течение некоторого времени, по крайней мере, с IV века, тогда как грамматика лишь между II и I веками до нашей эры сочетала комментированное чтение поэтов с органическим чтением. теория частей речи (Ratio loquendi).
Между грамматиками и риториками существуют области пересечения и совпадения как на теоретическом уровне, так и на уровне упражнений, предлагаемых студентам. На уровне лингвистической теории оба могут обращаться к теме latinitas, правильному использованию латинского языка, а также анализировать тропы и словесные фигуры; кроме того, критическое суждение об авторах прошлого оказывает влияние на выявление стилевых моделей. Другими спорными областями являются аннотированное чтение прозаиков, особенно ораторов и историков, а также предварительные упражнения по сочинению, progymnásmata. Эти упражнения отличаются от декламаций тем, что они представляют собой не вымышленные речи, завершенные во всех своих частях, а короткие тексты, которые в лучшем случае могут быть частями более крупной речи. В качестве предварительных упражнений учащимся можно предложить составить повествования (часть судебной речи, в которой реконструируется развитие фактов), восхваления или порицания исторических деятелей или сравнения, например двух гомеровских героев, этопоэи, т.е. сочинения, ориентированные на по изображению характера персонажа, описаниям (ekphráseis) произведений искусства или пейзажей, сражений и т.п., тезисам, т.е. рассуждениям на общие темы, например о том, нужно ли выходить замуж. Их могут попросить аргументированно поддержать или опровергнуть какое-либо заявление или даже закон, если он предложен совещательному собранию.
От Светония мы знаем, что первые римские грамматики преподавали также риторику (De grammaticis, 4, 6). Светоний также свидетельствует, что даже после разделения двух профессиональных категорий — грамматиков и риторов — первые продолжают предлагать молодым людям некоторые подготовительные упражнения, чтобы дети не доверялись ритору, полностью лишенному искусства сочинения (4, 7). В его время от этой хорошей практики отказались (4, 8). Светоний родился около 70 лет, и его деятельность проходила во времена империи Траяна и Адриана, в период, когда он, вероятно, написал De grammaticis. Ситуация, описанная Светонием, отчасти отличается от той, о которой свидетельствуют другие предыдущие источники: можно сделать вывод, что произошла эволюция в отношениях между грамматиками и риторами, в частности в отношении progymnásmata. Из Квинтилиана (Institutio oratoria 2, 1) мы знаем, что грамматики вторгаются в область риторов, которые к тому же склонны специализироваться на декламациях в совещательном и судебном жанрах. Грамматисты, со своей стороны, предлагали бы даже упражнения на просопопею (2, 1, 2), короткие сочинения на историко-мифологические или вымышленные темы, в которых учащийся должен оставаться верным характеру персонажа, которому он дает голос.
Прозопопея рассматривается Квинтилианом как особый вид суазорий (3, 8, 49-54), особенно важное упражнение для совещательного жанра. Квинтилиан, выступающий с авторитетом магистра, назначенного императором для преподавания риторики в столице империи, заявляет, что хочет отличать задачи грамматика от задач ритора (2, 1, 3) и спрашивает: риторы также должны выполнять предварительные упражнения, имеющие основополагающее значение для подготовки оратора. В конце своего рассуждения Квинтилиан уточняет, что проблема отказа от progymnásmata касается римских риторов, а не греческих (2, 1, 13).
Если мы спросим себя, почему римские и греческие учителя ведут себя по-разному, нам придется вернуться во времена Августа, когда система декламаций стала привилегированным инструментом обучения. Состав фиктивных речей родился вместе с обучением самой риторике, у софистов, вроде Горгия, предлагавших свои речи для подражания ученикам, и через школу Исократа перешел в эллинистическую риторику.
Декламации называются спорами, когда они касаются судебных вопросов, например убийство Цицерона неким Попиллио, получившим от него большие блага, suasoriae, когда они относятся к совещательному жанру, например, Александр Великий должен решить, стоит ли плыть по морю. океан. Большой успех декламаций первоначально привел к пренебрежению основной грамматической и исторической подготовкой, как это видно из Сатирикона Петрония (гл. IV), из Элия Теона (введение к «Прогимнасматам») и из «Диалога ораторибусов» Тацита, затем к присвоению грамматиками предварительных упражнений и, наконец, к полному пренебрежению этой фазой риторического изучения. Центральное место декламаций приводит к обеднению красноречия, которое больше не подпитывается прочной общей культурой и обширным чтением. Молодые люди и их семьи хотят форсировать время, как можно скорее приступить к декламациям - занятию, которое, помимо подготовки к адвокатуре и политической жизни, может принести славу и богатство.
Если мы рассмотрим темы декламаций, используя труды Сенеки Ритора, мы сразу заметим, что значительная часть черпает материал из исторических фактов и цифр. Во многих случаях декламаторы изменяют факты, приспосабливая их к своим нуждам и добавляя жалкие подробности. Например, в Controversiae 4.2 (Metellus caecatus), посвященном спасению Палладия в горящем храме Весты в 241 г. до н.э. Цецилием Метеллом, ослепление главного героя кажется выдумкой декламаторов. Аналогично и в 8.2 (Phidias amissis manibus), о возвращении в Афины скульптора Фидия с изуродованными руками после создания статуи Зевса Олимпийского, декламаторы опираются на легенды, ходившие вокруг создания знаменитой статуи и придумать выдуманную версию. Эпизод, на котором основаны Controversiae 10.5 (Паррасий и Прометей), кажется полностью вымышленным: говорят, что афинский художник Паррасий купил раба, чтобы мучить его и взять его в качестве модели для Прометея; после пыток раб умер бы. В 348 г. до н.э., в год, когда происходит действие Декламации, Паррасий, по всей вероятности, уже был мертв. В уже упоминавшемся деле об убийстве Цицерона Попиллием, которого раньше оратор защищал бы по делу об отцеубийстве (7. 2. Popillius Ciceronis interfector), и процесс de moribus над Попиллием, и, может быть, то, в чем Попиллий участвовал, убийство Цицерона. Здесь бросается в глаза, что декламаторы весьма существенно изменяют факт новейшей истории, притом известный. Другие разногласия касаются тем чистой фантастики, подобных тем, которые составляют тему романов. Так обстоит дело, например, со полемикой под названием Archipiratae filia (1, 6).
В suasoriae, предпочитающих исторический материал, степень знания событий прошлого остается довольно поверхностной, а предлагаемые примеры представляют собой эпизоды, настолько хорошо известные, что они стали пословицами. Во многих случаях создается впечатление, что декламаторы не исследовали исторические труды, а знакомы с предыдущими декламациями на те же темы. Эта ситуация вырисовывается из отрывка Сенеки Ритора, в котором он призывает нас читать историков (Suasoriae 6. 16): Я не хочу огорчать вас, мои мальчики, тем, что я перехожу от декламаторов к историкам: я удовлетворит вас. Но, возможно, я позабочусь о том, чтобы, прочитав эти хорошо построенные предложения с настоящей силой, вы отошли от схоластического стиля; и, так как я не смогу непосредственно получить этот результат, то буду вынужден вас обманывать, как если бы я давал детям спасительное лекарство. Возьми чашки.
Из слов Сенеки вырисовывается культурно однородная картина, где декламаторы отвечают интересам не только студентов-риториков, но и большой аудитории энтузиастов, тогда как историография считается специализированной дисциплиной с ограниченным воздействием на публику. Для римлян (но и для греков) знание истории не является той осью, вокруг которой строится обучение, как это происходит в современных школах (помимо истории, истории литературы, истории искусства, истории философии). Это скорее репертуар хорошо известных эпизодов, которые можно обсудить и использовать в качестве примеров.
ФОРМЫ НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
В республиканскую эпоху вмешательство римских властей в сферу образования носило преимущественно негативный характер: ограничительные меры затрагивали в большинстве случаев греческих учителей, философов и риторов и имели целью дистанцировать их от молодых римлян. Но была принята мера и против римских мастеров. Это цензурный эдикт 92 г. до н.э., изданный Луцием Лицинием Крассом и Гнеем Домицием Энобарбом против латинских риторов и направленный на прекращение их деятельности. Эти римские мастера риторики, наиболее важным представителем которых был Плотий Галл, подверглись нападкам как по политическим причинам, поскольку они были благосклонны к фракции Гая Мариуса, так и потому, что они ввели новшество по сравнению с методом, который стал традиционным в предыдущие десятилетия: ученичество. со знаменитым оратором и учился у греческих мастеров риторики.
Только во времена империи Римское государство начало вмешиваться в развитие образования. Цезарь даровал гражданство врачам и магистрам свободных искусств (Светоний, Житие Цезаря, 42), защитив их таким образом от мер изгнания, которым они были подвергнуты ранее. Август в рамках восстановления mos maiorum возвращает предвоенные учения. Светоний сообщает нам, что по случаю голода он изгоняет из Рима всех иностранцев, кроме врачей и учителей («Житие Августа», 42).
Веспасиан основывает две кафедры риторики: греческую и латинскую, субсидируемые государством. Кафедру латинской риторики приписывают Квинтилиану, первому профессору государственного высшего учебного заведения. Решение Веспасиана было направлено не на создание органичной системы государственного образования, а на то, чтобы предложить точку отсчета, которая из столицы империи могла бы определять выбор муниципальных администраций и отдельных учителей. Для широкого развития образования Веспасиан вводит налоговые льготы для учителей, которые остаются в силе до принятия кодекса Юстиниана. Модель эллинистических правителей, покровителей искусств и наук, сочетается с тенденцией имперской администрации создавать сеть контроля, простирающуюся от центра империи до самых отдаленных провинций. До III века нашей эры муниципальные школы, сохранившиеся благодаря частным пожертвованиям, оставались под контролем местных властей. Между III и IV веками император (под ним понималась центральная администрация) взял на себя выбор учителей, в некоторых случаях даже лично оценивая кандидатов. Однако обычно император ограничивался ратификацией предложений, поступающих от муниципалитетов. Юлиан, которому христиане дают эпитет Отступник, издает правила, регулирующие порядок избрания учителей.
Таким образом, в период поздней империи школа стала учреждением если не государственным, то, по крайней мере, регулируемым и контролируемым государством. Управлению империи требовались чиновники с хорошим уровнем образования, и эта потребность сочеталась с амбициями семей зажиточных классов. Но вмешательство римского государства в сферу образования никак нельзя сравнивать с современной образовательной политикой: во всяком случае, можно сказать, что именно наиболее авторитетные учителя, начиная с Квинтилиана, влияют на образовательный выбор других учителей. Каноны не являются школьными программами, в том числе и потому, что они не подкреплены силой закона, но они все же оказывают влияние на отбор текстов, предлагаемых учащимся.
Конечно образовательная система того времени, была примитивной в сравнении с настоящим временем, что и говорить, сейчас порой требуется найти курсы скачать торрент, чтобы подготовиться к экзаменам или прочесть несколько книг для поиска ответа.
СИСТЕМА ЛИБЕРАЛЬНЫХ ИСКУССТВ
Греческое, а затем и римское образование вращается вокруг текстов: после первых зачатков грамматист объясняет Гомера, трагики, возможно, прозаики, а ритор учит составлять речи. Не вся молодежь посещает уроки философов, и даже изучение научных дисциплин, кроме изучения математического анализа, не входит органично и систематически в учебную программу. Некоторые понятия могут быть переданы грамматистом путем комментирования поэтических текстов, другие требуют специализированных преподавателей. В пятом веке до нашей эры софисты охватывали широкий спектр дисциплин — от естественных наук до риторики и истории. В следующем столетии науки стали объектом исследования в школах Платона и Аристотеля, и эта ситуация стабилизировалась в эпоху эллинизма, а затем в период римской империи.
Таким образом, формируется идея о том, что хорошо образованный человек должен обладать базовыми знаниями ряда дисциплин: это enkyklios payéia, по латыни artes liberes, связь, которая впервые появляется в «Об изобретении» Цицерона (1, 35). Уже в «Протагоре» Платона (318e) перечисляются диалектика, астрономия, геометрия и музыка. Впоследствии система кристаллизуется, в конечном итоге включая, наряду с грамматикой и риторикой, философию (или диалектику), арифметику, геометрию, музыку и астрономию. Эти последние четыре дисциплины, начиная с Боэция, составляют квадривиум, тогда как название тривиум первых трёх появляется только в 9 веке. Медицину и архитектуру можно добавить к семи каноническим искусствам, как это делает Варрон в Disciplinarum libri. Если философы настаивают на необходимости полного культурного образования, то точка зрения риторов иная: Квинтилиан утверждает, что изучение других искусств должно сопровождаться в свободное время изучением грамматики и ни в коем случае не должно приводить ученика к профессиональная компетентность по различным дисциплинам (1, 12, 13 с.).
Образование, подобное греческому и римскому, сосредоточенное на литературных текстах и направленное на формирование vir Bonus Dicendi Peritus, формулы, в которой суммируются этика и риторика, ни на одном из своих этапов не предусматривает технической подготовки или подготовки, подготавливающей упражнения. конкретных профессий. Это происходит скорее в форме обучения в мастерской, когда, например, землемер учится у более старшего и опытного коллеги, а скульптор начинает с помощи мастеру и подражания его искусству. Особыми случаями являются архитектура и медицина, которые требуют общей и философской подготовки и в то же время приобретения технических навыков, которые можно получить только путем посещения архитектора или уже опытного врача.
Притча о древней культуре, зародившейся устно и опиравшейся на книгу как средство передачи знаний, завершается великими позднеантичными энциклопедиями, имеющими основополагающее значение для последующих эпох: я имею в виду прежде всего Институты Кассиодора и Etymologiarum libri Исидора Севильского. Разъясняя понятие artes liberes, в основу которого он ставит грамматику, Кассиодор (Установления 2, Praef. 4) не понимает их как дисциплины, подобающие свободным людям, а выводит liberis от liber, -bri, "лаять, книга», «то есть освобожденная от коры дерева, на котором до открытия папируса древние писали свои стихи». Центральное место текста в его материальной форме в виде книги установлено этимологически, эта характеристика сохранится в западном образовании до сегодняшнего дня, когда революция информационных технологий и телематики начнет навязывать новые и беспрецедентные методы обучения.
|
